Читать интересную книгу Время собирать камни. Книга 1 - Светлана Грачёва

С первых лет работы в школе учитель не мог спокойно засыпать ночами: думал о любимых воспитанниках. На работу летел, как на крыльях. С трепетом открывал ученические работы и, проверяя задачи и уравнения, с замиранием сердца молил, чтобы вытянули его слабенькие ученики на «тройку». Учительская душа радовалась, когда «тройка» выходила. С болью в сердце сокрушался, если кто-то из слабеньких ребят не мог получить удовлетворительную оценку. На следующий день назначал таким ученикам дни для дополнительных занятий и после уроков занимался с ними математикой и геометрией. Бесплатно. Во времена его молодости так делали все педагоги. Но он до сих пор подтягивал школьников безвозмездно, несмотря на то, что его коллеги-ровесники перестроились под напором нового времени.

Ночное светило часто было свидетелем самозабвенного труда учителя: ночи напролёт он продумывал тренировочные задания для «звёздочек», подготавливая их к серьёзным олимпиадам и конкурсам. Иногда совсем не ложась спать, вставал из-за письменного стола, одевался и шёл служить образованию. И о еде забывал. Только мать не забывала о сыне. Без её заботы раньше срока учитель извёл бы себя работой.

– И отец был таким же увлечённым учителем, Царство ему Небесное, – не раз говорила заботливая мать, ласково гладя взрослого сына по голове. – Не оскудела наша земля подвижниками. Значит, повертится ещё голубой шарик, – предрекала она во время быстрого завтрака сына.

– Я не могу иначе, мама, – уверенно говорил Пётр Петрович. – Меня же сравнивают с отцом. Я не хочу запятнать память о нём.

Год назад всё внезапно изменилось. Умерла мать. Умерла тихо: во сне. Сразу после Восьмого марта. На маленьком столике около её кровати осталась стоять большая открытка с пожеланиями счастья и долгих лет жизни женщине, которой исполнилось семьдесят шесть лет. Не успел завянуть букет белых хризантем, подаренных любящим сыном.

Пётр Петрович не был готов к её смерти, не мог поверить, что в пятьдесят три года остался совсем один, что судьба наделила его сиротством. Он, как и прежде, хотел материнской любви, женской моральной поддержки.

Удар судьбы, будто жестокий палач, выбил опору из-под ног. Разрушил прежний мир, понятный и размеренный.

Профессионального энтузиазма у Петра Петровича поубавилось. Горькая тоска со злорадством заглядывала в глаза учителя. Уже жалость к самому себе гладила его по голове, придавливая к земле, заставляя всё ниже опускать голову с проседью.

И завелось в доме учителя одиночество. Сначала этот короед грыз только часть сердца, но со временем, осмелев, принялся плодиться с устрашающей быстротой, и уже грызь мучила не только сердце, но и худое тело.

Каждый день оглушала громкая тишина. Всё холоднее становилось в тёплой квартире. Всё чаще Пётр Петрович смотрел на стены, оклеенные светлыми обоями в крупный зелёный ромбик. Стены казались одинокому учителю тюремными застенками. Спасал только один ромбик на обоях, как напоминание о бывшем счастье. В этот ромбик был вбит небольшой гвоздь, на котором раньше висела в рамке фотография маленького Пети с молодой мамой. Довольного мальчика и счастливой мамы, которую он не уберёг. Учитель снял эту фотографию после сороковин – счастья больше не было.

Одинокий мужчина не видел красоты вокруг себя. Живая душа словно окаменела.

В последнее время здоровье подводило, отказываясь повиноваться. Иногда совсем выходило из-под контроля. Пётр Петрович и раньше чувствовал боль в сердце, но терпел её, бодрясь, не показывая виду коллегам и особенно ученикам, пребывая всегда в радостном настроении.

С каждым днём всё больше тяготила известность, как тяготит уставшего человека непосильная ноша. Зачем ему известность, если рядом нет родственной души – интеллигентной, образованной, понимающей, которая бы подарила душевное тепло? Кому теперь пенять, что жениться и родить своих детей времени в молодости не нашёл?

И немолодой учитель почти смирился с грызущим одиночеством, почти свыкся с мыслью, как с приговором, что женщине в годах не нужен чужой больной мужчина, а уж молодой женщине тем более. Вот если бы у него был нажитый капитал… Нет, учитель гол как сокол.

Пётр Петрович теперь часто вспоминал Митьку Лавренникова, высокого худенького мальчишку с озорным блеском в глазах. Его белобрысая головёнка с коротко стрижеными волосами мелькала везде. Парнишка, как говорили в советское время, рос и воспитывался в рабочей семье. Учился ниже среднего, но отличался удивительным проворством и неуёмной энергией. В начале апреля, когда ещё не успевал сойти весь снег, Митька звал и сверстников, и «мелкоту» на улицу. Заезжал к знакомым ребятам на стареньком «Орлёнке», и начинались вечерние «гонки» на велосипедах по улицам города. Мало ему было летом лапты, «вышибалов», игр в казаков-разбойников и Чингачгука – начнёт кататься по озеру с визгливыми девчонками на лодке или играть в волейбол со старшими ребятами. Даже холодной зимой он никому не давал засидеться в домах: поставит на лыжню в воскресенье; в будние дни, после школьных занятий, пока светло, созовёт на хоккейный «матч» на замёрзшем озере; не поломав рук и ног, лихо скатится на санках с самой крутой горки. Всё ему удавалось. Многие ребята хотели быть похожими на Митьку. Скромный Петя тоже мечтал быть лёгким в общении, заводилой, как его одноклассник.

Любил Митька и покуражиться над людьми. Даже над взрослыми. Наверно, в глазах ровесников хотел казаться взрослее.

Запомнил Петя, как по окончании седьмого «Б» класса, на летних каникулах, неугомонный затейник предложил ему поучаствовать в розыгрыше.

– Петь, айда со мной в клуб. Сегодня «Седьмое путешествие Синдбада» показывают.

– Не пустят. На афише написано: «Дети до шестнадцати лет не допускаются».

– Пусть себе пишут. Нам-то что. Ну, пойдёшь?

– Говорю, не пустит тётенька с химией на голове.

– А я тебе говорю – пустит.

Петя слышал от соседских ребят, что Митьке нравилось пробиваться в клуб на сеансы фильмов с ограничением возраста. Все подростки знали, что в те дни, когда в дверях стоит Елена Филипповна, «тётенька с химией на голове», пройти в зрительный зал невозможно. Мимо неё никто не мог проскользнуть незаметно. Она выводила «шустрых» за руку из зала, ругала так, словно они совершили преступление. И недавние смельчаки, опустив головы, называли класс, школу, в которой учились. Позже следовала «проработка» на классном собрании, постановка на внутриклассный учёт, а дома – «головомойка», лишение и без того ограниченных свобод.

– А если эта злюка расскажет родителям? Достанется тогда на орехи, – испугался послушный сын.

– Как она расскажет? Мы свои фамилии называть не будем. Я уже придумал историю для билетёрши, – засмеялся озорник.

Петя почесал высокий лоб тонкими пальцами:

– Не знаю.

– Ну! Парень ты или девчонка?

«Сейчас каникулы. Все учителя в отпуске. Наверно, в такую жарищу на Чёрном море отдыхают. Или в санатории, как моя мама. Так что не узнают. Если и узнают, то к началу учебного года забудут», – рассуждал осторожный Петя. Очень хотелось ему хоть одним глазком подсмотреть взрослую тайну и первым рассказать о ней ребятам. Чтобы казаться взрослее. Быть наравне с Митькой.

– Ладно, – решился он. – Что ты придумал? Рассказывай.

Двое приятелей надели старую одежду и после того, как Митька поспорил с младшими ребятами на деньги, отправились в клуб, бывший до революции церковью. «Мелкота» тянулась поодаль.

Знойный вечер ещё душил в горячих объятиях. Через распахнутые двери в просторный холл вошла ватага ребят и остановилась у входа: в здании тоже не было спасительной прохлады. Петя осмотрелся. Перед дверью в зрительный зал – пять человек. Старая крупная женщина с тёмно-каштановыми кудряшками на голове, в голубом халате, вглядывалась в лица кинозрителей, строго следила за тем, чтобы ни один подросток, находящийся в вестибюле, не нарушил запрета. Несколько кресел с откидными сиденьями, стоявших вдоль стен, заняли взрослые. От кассы двухвостая очередь растянулась на весь холл. Гул. Суматоха.

Митька отделился от ватаги и прошёл к кассе. Остановился, всматриваясь, нет ли знакомых старшеклассников. Нужно приобрети билеты на сеанс. Есть! Подошёл к рослым парням и, словно невзначай столкнулся с ними в очереди, удивился:

– О, привет, ребят. Вы тоже здесь? – посмотрел по сторонам. – Ищу пацанов знакомых. Стоял с ними в очереди. Они обещали билеты купить.

– И что? Не купили? – засмеялись старшеклассники.

– Нет, я сам виноват. Вышел из очереди, дурак, – изобразил Митька беспокойство. – Пока с салагами поболтал, они, наверно, уже купили билеты и в зал прошли.

– Посмотри, может, они тебя около клуба ждут?

– Смотрел. Нету. Прошли. Точно прошли. Надо ещё билеты покупать.